Анна Саед-Шах
ЗАПОВЕДНАЯ ЗОНА ОСОБОГО РЕЖИМА
Прогулка с академиком и писателем Вячеславом Вс. Ивановым по Переделкину.
(дальше буквально, я пока не комментирую)
— Слышала, что в Переделкине жил — почти скрывался — Солженицын...
— Солженицын довольно долго жил в Переделкине — у Чуковского. В комнате внизу, где теперь устраивают выставки произведений Чуковского. Там в углу на случай ареста у него стояли вилы.
Солженицын — большое явление, он имел смелость писать то, что думал. Это уже потом впал в собственную догму, а тогда был абсолютно независим в суждениях.
Однажды, когда мы разговаривали здесь, в саду, где вряд ли были вмонтированы подслушивающие устройства, он сказал: «Вы правы, сейчас в мире нет такой религии, которая могла бы устроить мыслящего человека». Я поразился, когда через два-три года он вдруг стал правоверным ортодоксом. Я думаю, это было скорее его политическим решением.
Надежда Яковлевна Мандельштам, снимавшая долгое время в Переделкине дачу, меня уговаривала не быть слишком критичным в отношении Солженицына. Она говорила: вы только подумайте, такой провинциал, сидит у себя в Рязани и мелким почерком составляет список из десяти пунктов основных мировых проблем, которые надо решить тут же.
В следующий его приезд в Москву Люша Чуковская попросила меня срочно зайти к ней, чтобы поговорить с Александром Исаевичем. Была почти полночь. Что же ему понадобилось в такое время? Он на полном серьезе сказал: «Вы знаете, я вас искал, чтобы обсудить, действительно ли в России нужна демократия. Или достаточно самодержавия?».
Это потом он стал всезнающим мудрецом, который на все дает ответ. Тогда у него никаких ответов не было, были только вопросы. Некоторые из них меня удивляли своим практическим наполнением.
Однажды пришел, когда я был в доме один. Пришел узнать, почему Пастернак отказался от Нобелевской премии. Я рассказал, что Пастернака могли выслать из страны и неизвестно с какой семьей. Солженицын успокоился: «Для меня это не важно, мне женщины не будут препятствием».
Тогда еще никто в мире, кроме него, не думал о его возможном лауреатстве.
Меня всегда поражало высокое мнение Солженицына о самом себе. Он спрашивал: «Разве вы можете терпеть, что вот если вы идете по улице и спросите любого встречного, кто такой Вячеслав Всеволодович Иванов, и тот не будет знать?».
— А это правда, что «ГУЛАГ» писали чуть ли не 300 человек?
— Я был одним из первых читателей «ГУЛАГа». Сначала он привлек Шаламова — написать более близкую к нашему времени часть, но они не сошлись. Шаламов полагал, что человек в лагере гибнет, а Солженицын категорически не соглашался. Его идея — лагерь возвышает дух. Они не договорились. Потом он не договорился с Даниэлем.
У меня смешанное чувство: много кусков написано разными людьми, в том числе мной.
Я предложил несколько вставок в уже написанный текст. Он их принял. Например, о Флоренском.
Солженицын сам пишет, что ему помогали 300 человек. С моей точки зрения, сейчас он не только может, но должен бы опубликовать список людей, написавших большую часть его главной книги.
Еще не зная, что его вышлют, он поначалу готовился получать премию здесь, в шведском посольстве. Принес мне план, кто и где будет стоять, исходя из иерархии… Мы дружили года два. Человек он существенный.
