-
Апрель 2008
Сентябрь, 1990. За 500 дней до процветания. Мне запал в память один разговор, случившийся уже бесконечно далекой осенью 90 года. В то время газеты, радио и телевизоры кричали о замечательной гениальной экономической программе, которая за 500 дней (она так и называлась "500 дней") ввыведет Страну из тяжелого положения, и которую надо принять немедленно и не раздумывая. Вокруг меня то же самое кричали бесчисленные московские интеллигенты, мои родственники, друзья и недруги, знакомые, коллеги и случайные встречные. Еще существовавший Верховный Совет еще существовавшей Империи Зла почему-то не хотел ее принимать без обсуждения.
Разговор произошел у меня в институте в одну из сентябрьских суббот. Мой коллега сказал, что завтра пойдет на митинг в защиту "Программы". У меня было какое-то ощущение, что об этой программе мне ничего не известно, и я совершенно серьезно спросила:
--- "А в чем собственно она состоит?".
Коллега стал меня уверять сколь она замечательна и почему ее надо принять немедленно. Я спрашивала не то и переспросила:
--- "А что Вы знаете о ней самой? Я видела лишь, что Гаврила Попов [[известный "демократический" оратор и общественный деятель того времени]] показывал по телевизору книжку и говорил: вот программа. Знаете ли Вы что-либо еще? Видели ли Вы обсуждение чего-либо конкретного?".
Коллега с удивлением задумался, а потом признался, что нет.
--- "И вы пойдете??".
Положение действительно было удивительным. Человек замешался, а потом сказал:
--- "Пойду..."
В тот же день в гостях я целенаправленно просмотрела кипу "демократических" газет за пару недель. Оказалось, что действительно, несмотря на многословность текстов ничего конкретного об этой программе не известно, кроме пары абзацев, которые сами по себе ничего не значили и повторялись из газеты в газету.
Лишь через две недели "Комсомольская правда" отправила всем подписчикам два газетных листа, содержавших что-то вроде конспекта. Программа к тому времени уже не прошла, и никто этих листов не читал (я пробовала и мне показалось, что они тоже ничего не содержат).
Было похоже на правду, что и Верховному Совету программа тоже была не очень-то известна, и что надо было с помощью давления общественности заставить Верховный Совет принять программу, не читая и не размышляя. Я уже потом узнала, что так оно и было.
Но я не о том. Совсем не о том. В воскресенье, на следующий день после того разговора десятки тысяч людей (официальная, т.е. либеральная="демократическая" пропаганда кричала, что сотни тысяч) вышли на площадь защищать программу, о которой они ничего не знали, и, более того, не имели возможности узнать, даже если бы очень захотели. И еще более замечательно, что эти люди были цветом московской интеллигенции.
Летающие тарелки 1973-74гг. Начало единомыслия в России. По Москве тогда ходила в огромном числе копий отпечатанная на пишущей машинке (т.е. "самиздатовская") книга о летающих тарелках. Я -- тогда я была еще школьницей -- полистала ее и обнаружила, что одно из сногосшибательных происшествий случилось на расстоянии одной станции метро от моего дома. Я была склоненна думать, что если бы это было на самом деле, то известия тем или иным образом с теми или иными искажениями и преувеличениями бы дошли до меня (например, тогда ОБС-телеграф работал бесперебойно). Однако "очевидцы" не появились даже после выхода книги. Поэтому читать подробнее не стала, но люди этим увлекались, очень увлекались.
На первый взгляд, ничего удивительного, казалось бы, одни читают, другие не читают, одним нравится, другим не нравится... А вот нет! Оказалось что есть слой людей, в котором было строго обязательно прочтение этой книжки, а также составление своего самостоятельно выработанного мнения о ней, причем обязательно положительного.
Что может быть общего между этими двумя историями?
С одной строны время максимального духовного и гражданского подъема нашего общества, когда Страна была полна "выдающихся экономистов", когда каждый московский интеллигент в совершенстве знал, как устроены западные страны, и когда все порядочные люди (это тогда был критерий порядочности) были уверены что вскорости "общество западного типа" будет построено и у нас.
А с другой стороны... Общее однако есть. И там, и там героем является один и тот же общественный слой, причем слой высоко-образованный, и речь идет о коллективном иррациональном образе его мышления.
Вернемся к нашим тарелкам. Начало 70-ых годов было временем тревожным и неуютным. С одной стороны, начиналось "сусловское средневековье", с другой -- стало чувствоваться, что "в экономическом Багдаде все спокойно". Историкам известно, что одна из стандартных реакций общества на такого рода процессы -- это расцвет мистицизма. Так как наш общественный слой обладал "научным мышлением", то верить в партсобрания ведьм на Лысой Горе он не мог. А летающие тарелки были почти наукой (по общему мнению, истину скрывало от общества КГБ и брало с очевидцев подписки о неразглашении).
С другой стороны, общество вообще чувствовало себя недоинформированным и имело к этому основания (хотя вряд ли оно было информированно хуже, чем общество современное). Слухи тогда были важным элементом общественной жизни, как правило, слухи ложные или сильно преувеличенные. Фактически в разных слоях существовали неформальные социальные структуры, занимавшиеся их обменом и распостранением. "Летающие тарелки" были чем-то вроде "научных слухов".
Кстати, про "КГБ" кое-что потом оказалось правдой. А именно, 25 лет спустя, по поводу одного их тарелочных "чудес" признали: "Да было дело! Проводились опыты в стратосфере!".
Когда новые либеральные взгляды интеллигенции оформились вполне, то духовная потребность в летающих тарелках исчезла, и более ими никто не интересовался. Но вот с единомыслимыем "самостоятельно мыслящих людей" я потом сталкивалась без конца. Например, появлялись какие-то книжки, которые надо было "достать", прочитать и возлюбить, и о которых надо было обязательно думать "то-то и то-то". Я несколько раз старалась читать -- запомнились "Дети Арбата" и "Жизнь и судьба" -- но, как говорили у нас в деревне, "без бутылки не прочтешь".
Интеллигенция как социальный эксперимент. Осколки былой интеллигенции до сих пор воспринимают интеллигенцию как что-то собой разумеющееся и чуть ли не как "соль земли". Между тем российская/советская интеллигенция -- это необычное явление (возможно, что потом оно имитировалось в Восточной Европе), и по сути она была сложным социальным экспериментом, проводившимся сначала "царизмом", а потом "большевизмом". Смысл эксперимента был в том, чтобы создать в качестве одной из руководящих групп общества класс (или, как там ее, "прослойку"), чье влияние не основано не на собственности, не на положении в бюрократическом аппарате (хотя с бюрократическим аппаратом интеллигения и была срощена), а на умениях и "знаниях". Я сразу замечу, что сама эта идея в корне противоречит тому, что мы сейчас считаем "общечеловеческими ценностями".
Как известно, в правление императора Александра I начался конфликт между самодержавием и дворянством, который далее вылился в трагические события декабря 1825 года. Самодержавие должно было искать дополнительные возможности для организации общества и 30-летнее царствование императора Николая I было временем возникновения и становления российской интеллигенции.
Как известно, в начале XX века интеллигенция сыграла роль революционизирующей силы, раскачивавшей и без того находившееся в кризисе общество, и, после двухмесячного ликования в 1917 году, оказавшейся не у дел.
Как известно, в 30е годы, большевики вполне убедились, что их светлые идеалы сами по себе не ведут к процветанию, и, в целях форсированного развития страны, стоявшей перед угрозой новой войны, интеллигенция снова была востребована.
Тоталитаризм и интеллигенция. Советскую эпоху сейчас принято гневно осуждать и разоблачать. Многое из того, что говорится, справедливо, но в целом к подобным речам следует относиться осторожно. Новой эпохе хвастаться особенно нечем, кроме того, что наши элиты уже достигли уровня благосостояния западных элит, а может и превзошли его. Как всем (сейчас) известно, для социалистической экономики была характерна низкая эффективность. Сейчас, после 17 лет бурного социального и экономического прогресса, когда все делается единственно правильным и проверенным способом, нам все еще обещают скоро достичь экономического уровня советской эпохи.
Повторяю, у нас сейчас сплошные экономические успехи, а у большевиков был сплошной кризис. Только мы пока еще не достигли их уровня (не говоря уж о сомнительном статусе "великой энергетической державы", в котором мы этих успехов достигаем).
Вообще, если послушать все разоблачения, то не совсем ясно, как именно Советский Союз мог существовать. Он, однако, существовал, был способен к экономическому развитию, к длительному противостоянию в Холодной войне с многократно сильнейшим противником и к затяжной технологической гонке.
Так вот. Я напомню, что для советской эпохи были характерны высокий уровень развития науки, способность к самостоятельному развитию технологии и высокий образовательный уровень общества. В этом смысле советская интеллигенция была успешным экспериментом. Кстати, за последние два десятилетия массы бывших советских интеллигентов (а также созданных по советскому образцу восточноевропейцев) съехали на Запад и оказались там вполне востребованными и часто вполне "социально успешными".
В определенном плане, советская интеллигенция -- явление, заслуживающее восхищения. К сожалению, все не так просто.
Интеллигенция и тоталитаризм. Как известно, взаимоотношения интеллигенции и советской власти были не простыми. Я даже не имею ввиду социальную чистку общества конца 20х--30х годов, в ходе которой Советская власть одумалась, и уцелевшие уцелели. Но эти отношения не были простыми и потом.
Ушедшая эпоха не так уж далека от нас, но она ушла в небытие, так и не будучи описанной. Разумеется, самоописания Советской власти не адекватны. Большинство остальных описаний исходит из круга критически мысливших интеллигентов. Но и здесь надо быть осторожными.
Интелигент, как и любой другой человек, часто оказывался одной из сторон какого-либо конфликта. Однако другой стороной чаще всего (хотя и не всегда) оказывался другой интеллигент. В обычных условиях человеческий конфликт воспринимается как человеческий конфликт. В условиях "тоталитаризма" было возможно иное объяснение -- виновата была Советская власть или "начальство". И обе конфликтующие стороны в такой трактовке были едины. В принципе были возможны и иные универсальные объяснения. Если, например, конфликтующие стороны были русскими, то с большой вероятностью виновны были "евреи", а если конфликтовали два еврея, то вина лежала на "антисемитах". Но два последних варианта с большой вероятностью все равно укладывалось в более широкое понятие "Советской власти".
Надо отдавать себе отчет, многое из того, что изображается как "ужасы" позднего "тоталитаризьма" было просто межинтеллигентскими "разборками" (а многое иное, и плохое, и хорошее, в свою очередь, не изображается, за отсутствием "певцов" или отсутствия интереса к соответствующим "песням") .
Кстати, это -- одна из редко отмечаемых слабых сторон "тоталитарного государства" -- изображая из себя подателя всех благ, оно очень легко становилось и концентратором ненависти.
Социальный кризис 70х годов был сложным и многоплановым явлением. Скажем, он включал замедление вертикальной подвижности в обществе, чья идеология была основана именно на идее "народа", что во многом означало именно вертикальную подвижность. Он включал в себя жестокий кризис крестьянства и рабочего класса (рабочий 1965 и 1985 года были разными людьми). Он включал расцвет чиновничества и партаппарата, но этот "расцвет" был также и кризисом. Одновременно происходил и внутриинтеллигентский кризис.
Тоталитаризм, наука и технология. Советская власть любила говорить о развитии науки и о своих огромных расходах на "науку". Борцы с Советской властью начала 90х годов соответственно занялись и борьбой с наследием советской науки.
Во-первых, по поводу якобы огромных советских "расходов на науку". Частично, они просто маскировали военные расходы (которые официально были неожиданно скудными). С другой стороны, слово "наука" делилось на "академическую науку" и "отраслевую науку", первое примерно означало "науку", второе --- "технологию".
Подавляющая часть "научных" расходов шла на технологию.
Здесь стоит заметить, что, с одной стороны, технологические разработки стоят дорого, с другой -- они в самом деле вовлекают очень много людей. На Западе все это проходит по линии "компаний" и "фирм", а размеры подобных расходов, скорее всего, -- коммерческая тайна. Кроме того, технологические расходы в конкретных случаях отнюдь не обязательно оказываются эффективными.
Так что особого "перекоса" в расходах советской эпохи не было.
Но технологическое отставание однако действительно началось, и в этом участвовало много факторов. Во-первых, очевидный "численный перевес" Запада и технологическая блокада СССР были факторами не последними. Во-вторых, у нас происходил организационный кризис научных, технологических и образовательных структур. В-третьих, происходил кризис на уровне внедрения ("пробивания") технологических разработок в промышленность и соблюдения технологий уже в промышленности.
Интересно, что "борьба" с технологическими расходами была открыто объявлена уже в позднюю перестройку, а собственно научные и образовательные круги отнеслись к ней (насколько я помню) с пониманием.
Наконец, в 70е годы, в связи с замедлением экономического роста возникла и проблема с ростом зарплаты, в "науке" и образовании она перестала расти (до этого зарплаты в высшем образовании были высокими), что в условиях постепенной девальвации денег означало и относительное и абсолютное снижение зарплат интеллигенции. Это усиливало ее оппозиционность.
Звездный час. 1989--91. Кризис 70-80х годов, естественно, вызывал размышления о том, "что делать". В "самостоятельно мыслящих кругах" постепенно вырабатывались определенные идеи по поводу переустройства. Надо сказать (я тут выступаю в качестве наблюдательницы за пределами этих самых "кругов"), эти идеи сильно способствовали и стагнации общества, и определенной стабилизации Советской власти. Потому что, кроме ужаса, испытываемого при виде очевидных процессов распада системы и общества, был еще и "другой ужас", а именно то, что "передовые идеи" все-таки будут реализованы. Многим казалось, что Советская власть хоть от этого способна Страну защитить.
"Когда дьявол протягивает две своих руки и говорит -- выбирай! -- то выбор состоит в том, чтобы не выбрать ни одну из них". Только как?
Когда собственные идеи политбюровских и идеолого-отдельских мудрецов были исчерпаны, пришел час, и эти мудрецы прониклись интеллигентскими сокровенными мыслями и тем, что Запад лукаво предлагал нам в качестве "западных идей". Еще раз. В том, что нам было предложено сверху, не было злого умысла. Это были именно те альтернативные идеи, которые существовали в интеллигентском обществе. И именно поэтому Курс реформ был так горячо поддержан.
Потом я много слышала от разных людей, что обманули их самих, "интеллигенцию", "народ" и т.п. На самом деле все было честно, и сами будщие "обманутые" проповедовали построение "правового государства" путем перехода к криминократии, бурное развитие путем превращения в колонию Запада, безответственность государства, демократизацию путем ликвидации элементов социал-демократии, стройку путем всеобщей ломки и многое-многое другое. Вообще люди были уверены, что будущее прекрасно, а путь туда прост, ясен и прозрачен, как "слеза комсомолки". Мешали лишь злодеи -- мракобесы, кровавые черносотенцы, комуно-фашисты, красно-коричневые, агенты КГБ, ну и, разумеется, антисемиты вкупе с агентами международного сионизма. Все эти слова были синонимами и обозначали тех, кто смел высказывать свои сомнения.
В истории не часто лучшие человеческие мечтания реализуются с такой замечательной точностью и полнотой. 31 декабря 1991 года в 23.50 Мавроди произнес поздравительную речь по телевизору, и все мы оказались в стране реализованной мечты.
Лебединая песнь. С падением Советской власти, интеллигенция как социальный эксперимент, теряла всякий смысл, а массы интеллектуалов становились для Новой России ненужным грузом. Как пелось в песенке,
Далее, у большевиков были какие-то (неоднозначные) идеи по поводу роли образования и просвещения. В новом мире (т.н., "периферийный капитализм") массовое образование становится вполне разумной прагматичной структурой с тремя основными функциями. Одна -- это изолятор и отстойник для детей и молодежи (которых просто иначе некуда деть). Другая -- внедрение "высоких ценностей" в массовое сознание. Третья -- это механизм социального соревнования для молодежи (или, скорее, его имитация). Интеллектуалы (учителя и преподаватели) в прежнем понимании для этого не нужны.
Так или иначе, одной из объективных задач либеральной революции было ликвидировать интеллигенцию как класс. Задача была сразу осознана лучшими предствителями интеллигенции, находившимися тогда во власти (сама интеллигенция относилась к этим своим вожлям с почти религиозным почитанием).
Слова "ликвидировать как класс" были произнесены по другому поводу в определенный момент нашей истории, и ужас от этого воспоминания потом витал в обществе в течение многих десятилетий. Но вообще-то ликвидация "классов" -- нормальное дело для революционного ХХ века (скажем, исчезновение во многих странах крестьянства в его прежнем понимании), это, конечно, всегда болезненно, но не обязательно сопровождается пытками и ссылками. В данном случае операция была проведена быстро и относительно мягко.
Сворачивание "неэффективной" советской науки началось немедленно и было возглавлено одноименным министерством. Черед образования пришел осенью 93 года, когда перестали (раз и навсегда) платить зарплаты.
Стоит отметить пару смягчающих обстоятельств.
Во-первых, власть делала определенные доброжелательные реверансы обреченному классу. Например, один важный персонаж дал в 1990 году обещание "лечь на рельсы". Я плохо следила за газетами, и не знаю, исполнялось ли оно, однократно ли или многократно, и по этому ли поводу укорачивался список рейсов поездов в провинции. В любом случае, даже благое намерение было ценно. В 1993 году (в сентябре-месяце) он же обещал повысить зарплаты. Это было выполнено вполне -- в течение той осени зарплаты действительно повышались, причем многократно. Но только их больше не выплачивали. Наконец, долго существовала квазиоппозиционная партия, цель которой была дать интеллигентам возможность с чистой совестью голосовать за Курс реформ (необходимость в этой партии отпала лишь совсем недавно).
С другой стороны, интеллигентам было негласно дано право откупного сбора за уклонение от армии, что создало источник дохода для значительной части класса.
В целом же интеллигенциия постепенно приспосабливалась к рыночным отношениям, развитию рынка образовательных услуг и шаг за шагом встраивалась в новую систему жизни.
Что стало с отдельными представителями класса? Их судьба была различной.
Во-первых, наиболее активная (и наиболее высоко-профессиональная) часть класса, как упоминалось выше, "съехала", изначально имея к этому желание, или его не имея (но и не имея выбора). Как известно, эмиграция опасной части населения -- важный способ решения социальных проблем. В нашем случае это вполне поспособствовало и общественной стабильности и неизменности "Курса реформ".
Другая наиболее активная часть перешла в бизнес, т.е., частью -- в "средний класс", частью -- в "элиту".
Но массовым явлением был переход (обычно вынужденный) в мелкий околообразовательный бизнес, который, как правило, к образованию отношения не имеет. Благосостояние этой группы постепенно росло одновременно с ее общей (и неизбежной при таком роде деятельности) деинтеллектуализацией. Последнее обстоятельство не очень заметно для членов группы, но инстинктивно адекватно оценивается извне -- изменение социальной оценки профессии вузовского преподавателя, раздражение против современного образования, общественная уверенность в полной коррумпированности образования (хотя, в действительности, все соответствует общепринятым у нас стандартам честности и даже превосходит их) и т.п. Но это одновременно означает развитие рынка, потерю соответствующими слоями самостоятельного значения и влияния, дискредитацию бесплатного образования. Т.е., опять-таки, идут позитивные социально-экономические процессы. В конце концов ту же стратегическую идею ЕГЭ было бы невозможно "пробить" на другом фоне. Еще 10 лет назад были бы демонстрации, забастовки, перекрытые магистрали...
Другим массовым явлением был просто уход из околоинтеллектуальной деятельности.
Остаются небольшие группы маргиналов, занимающихся собственно наукой и собственно образованием в старомодном смысле. Я не знаю, стоит ли еще задача их окончательной ликвидации, но в любом случае они вполне блокированы и социальной опасности ни на сегодняшний день, ни для будущего не представляют.
Их деятельность обществом регулярным способом не оплачивается. Скорее всего, их естественное вымирание -- вопрос нескольких лет.
Значительно большее значение имеет жизнестойкая имитационная наука, готовая успешно проглотить деньги "на науку", сколько бы их в дальнейшем не было впрыснуто.
Далее есть востребованные интеллектуальные профессии, менеджеры, журналисты, политтехнологи, и многие другие, успешно продающие свои умения и знания новым элитам (а лучшие из них и сами в элиты входят).
Есть еще нечто промежуточное -- программисты, компьютерные фирмы, врачи, которые нужны самым разным общественным слоям и самым разным экономическим структурам.
Наверно, есть что-нибудь еще. Ну, скажем, астрологи.
Ну и наконец, немало людей перемёрло, естественным образом или от естественного укорочивания жизни. Сравнительно немногие (однако ж среди них -- несколько моих знакомых или полузнакомых) были просто убиты или в процессе естественного отбора новой элиты, или за счет естественного роста преступности.
В целом "ликвидация класса" заняла 8-10 лет и была успешно закончена к 2000 году. Надо подчеркнуть, что это было несомненным успехом реформаторов, который почему-то несправедливо редко ставится им в заслугу.
Оборотная сторона социальной гармонии. Два-три года назад правящие круги сменили риторику и заговорили о "высоких технологиях" и собственных технологических разработках. По-видимому, эти речи должны раздражать праведных рыночников. В самом деле, Россия заняла достойное место в международном разделении труда, и изменение этого было бы вызовом духовным центрам либеральной религии, что и аморально и небезопасно одновременно.
Но эти речи несколько раздражают и меня, хотя либеральной фундаменталисткой я не являюсь. Дело в том, что для подобных прожектов нужен определенный социальный слой, который мог бы провести их жизнь. Но этого слоя больше нет... Возможно, что еще есть отдельные люди, но их нельзя найти в отсутствии социальных групп, которые могли бы людей и идеи ЧЕСТНО и ПРОФЕССИОНАЛЬНО оценивать (а не просто добросовестно "лоббировать").
Подходящие люди (которых нет) нужны и для менее амбициозных прожектов
-- для покупки технологий (как их выбирать? как оценивать перспективы?), да и для обслуживания технологий.
Зато научные структуры, которые умеют лучше всех проглатывать деньги, есть.
Смена риторики опоздала примерно лет на 10.
Или стабфонд -- притча во языцех. Мне, разумеется, не известны проблемы верхов. Но, скорее всего, верна самая пацифичная гипотеза. Ну нет аппарата, который бы знал как с пользой (не только для себя) эти деньги потратить. Ну нет, и взять неоткуда.
Или, например, новая волна реформ в образовании (ЕГЭ, "образовательные стандарты", ОПК). На первый взгляд, они укладываются в обще-либеральную парадигму: образование как система социального контроля, социальной адаптации, социального соревнования. Но при всех своих благих намерениях, наши реформаторы оказываются "либеральней Папы римского". В действительности, вводимые меры "обоюдоостры" (причем именно с точки зрения социального контроля и адаптации). Т.е., деинтеллектуализация образования и одноименного министерства имеет не только плюсы.
Кстати деинтеллектуализованное образование уже перестает выпускать интеллектуалов в нормальном смысле. Больше им неоткуда браться.
Я остановлю продолжение перечня читателю.
Вместо заключения. Средневековье в отдельно взятой стране. Я очень далека от идеи общей оценки ушедшего в небытие класса. В истории России второй половины XIX--XX веков он сыграл огромную роль, причем роль во многом конструктивную, прогрессистскую, организующую. В ХХ веке из него вышло подавляющее большинство российских/советских ученых, инженеров, писателей, художников, композиторов. В свое время они имели общечеловеческое значение; сейчас не имеют -- смысл слова "общечеловеческий" изменился вполне.
Из этого слоя вышло и немало деструктивных деятеятелей -- но иначе, наверно, быть в принципе не может. Важнее то, что в моменты сложных структурных кризисов 1900-1917 и 1970--1991 этот класс отнюдь не оказывался стабилизатором для страны. Значительная его часть, хорошо организованная каким-то странным способом, оказывалась мощнейшей разрушительной силой и готовила национальные катастрофы 1917 и 1991 годов. Далее данный класс как класс становился вполне бессильным, хотя некоторые его представители еще оставались на сцене.
Большевикам данный слой был необходим сначала как резерв для формирования новой бюрократии и орудие культурной революции, потом как сила форсированного развития. Как я уже писала выше, в новой организации общества данному классу места нет. То, что сейчас воспринимется как его остатки, частично маргинализировано, частично деинтеллектуализировано.
За последние 200 лет и мы сами, и все прочее человечество (частью доброжелательное, частью -- нет) привыкли думать, что Россия -- страна с недюжинным интеллектуальным потенциалом. Надо отдавать себе отчет в том, что сейчас, после успешной ликвидации этого "потенциала" и прохода "точки невозврата" сложилась новая ситуация.